Неточные совпадения
«Разве я не знаю, что
звезды не ходят? — спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение к высшей ветке березы
яркую планету. — Но я, глядя на движение
звезд, не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря, что
звезды ходят».
У ночи много
звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но
ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько
звезд, не очень
ярких. Все ясно.
Скука вытеснила его из дому. Над городом, в холодном и очень высоком небе, сверкало много
звезд, скромно светилась серебряная подкова луны. От огней города небо казалось желтеньким. По Тверской, мимо
ярких окон кофейни Филиппова, парадно шагали проститутки, щеголеватые студенты, беззаботные молодые люди с тросточками. Человек в мохнатом пальто, в котелке и с двумя подбородками, обгоняя Самгина, сказал девице, с которой шел под руку...
У ней глаза горели, как
звезды, страстью. Ничего злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело лучами
яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
Вы ослеплены, объяты сладкими творческими снами… вперяете неподвижный взгляд в небо: там наливается то золотом, то кровью, то изумрудной влагой Конопус,
яркое светило корабля Арго, две огромные
звезды Центавра.
Блеск этих
звезд сиял
ярче свеч, но недолго.
Когда стемнело, мы видим вдруг в проливе, ведущем к городу, как будто две
звезды плывут к нам; но это не японские огни — нет, что-то
яркое, живое, вспыхивающее.
Сколько прелести таится в этом неимоверно
ярком блеске
звезд и в этом море, которое тихонько ползет целой массой то вперед, то назад, движимое течением, — даже в темных глыбах скал и в бахроме венчающих их вершины лесов!
В это время
яркая падающая
звезда черкнула по небу.
Вечером у всех было много свободного времени. Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали между собой. Сухие дрова горели
ярким пламенем. Камыши качались и шумели, и от этого шума ветер казался сильнее, чем он был на самом деле. На небе лежала мгла, и сквозь нее чуть-чуть виднелись только крупные
звезды. С озера до нас доносился шум прибоя. К утру небо покрылось слоистыми облаками. Теперь ветер дул с северо-запада. Погода немного ухудшилась, но не настолько, чтобы помешать нашей экскурсии.
Снова вспыхнул огонь, но уже сильнее,
ярче, вновь метнулись тени к лесу, снова отхлынули к огню и задрожали вокруг костра, в безмолвной, враждебной пляске. В огне трещали и ныли сырые сучья. Шепталась, шелестела листва деревьев, встревоженная волной нагретого воздуха. Веселые, живые языки пламени играли, обнимаясь, желтые и красные, вздымались кверху, сея искры, летел горящий лист, а
звезды в небе улыбались искрам, маня к себе.
И в этом мягком воздухе, полном странных весенних ароматов, в этой тишине, темноте, в этих преувеличенно
ярких и точно теплых
звездах — чувствовалось тайное и страстное брожение, угадывалась жажда материнства и расточительное сладострастие земли, растений, деревьев — целого мира.
Луна зашла,
звёзды были крупны и
ярки.
Час от часу темнела глубь небесного свода, час от часу
ярче сверкали
звезды, громче раздавались голоса и крики ночных птиц, как будто они приближались к человеку!
Варвара Михайловна (просто, грустно, тихо). Как я любила вас, когда читала ваши книги… как я ждала вас! Вы мне казались таким… светлым, все понимающим… Таким вы показались мне, когда однажды читали на литературном вечере… мне было тогда семнадцать лет… и с той поры до встречи с вами ваш образ жил в памяти моей, как
звезда,
яркий… как
звезда!
Он свободно и легко летит всё дальше и дальше, и видит внизу золотые города, облитые
ярким сияньем, и синее небо с частыми
звездами, и синее море с белыми парусами — и ему сладко и весело лететь всё дальше и дальше…
Мечтательно лучатся темные глаза женщин, следя за детьми; всё
ярче веселье и веселее взгляды; празднично одетые девушки лукаво улыбаются парням; а в небе тают
звезды. И откуда-то сверху — с крыши или из окна — звонко льется невидимый тенор...
Тьма на земле становится гуще, сырее, теплее, небо уходит выше, и всё
ярче сверкают
звезды в серебряном тумане Млечного Пути.
Мелькают дети — герольды весны, солнце раскрашивает их одежки в
яркие цвета; покачиваясь, плывут пестро одетые женщины, — они так же необходимы в солнечный день, как
звезды ночью.
Это была правда, как майский день: дочь Нунчи незаметно для людей разгорелась
звездою, такою же
яркой, как мать. Ей было только четырнадцать лет, но — очень рослая, пышноволосая, с гордыми глазами — она казалась значительно старше и вполне готовой быть женщиной.
— На небо, — добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула на небо. Там уже загорались
звёзды; одна из них — большая,
яркая и немерцающая — была ближе всех к земле и смотрела на неё холодным, неподвижным оком. За Машей подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья смотрел долго, пристально, со страхом в глазах, а большие глаза Якова блуждали в синеве небес, точно он искал там чего-то.
Илье вспоминались голубые сны товарища, и пред ним вставал образ Якова, тоже весь голубой, лёгкий, прозрачный, с
яркими и добрыми, как
звёзды, глазами…
Через несколько дней совершенно неожиданно я увидел эту восходящую
звезду в окружении светил,
ярче всех засиявшую для меня.
Над Орлиным Гнездом
ярче всех переливалась голубым мерцанием восходящая
звезда.
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлаженные ночи,
И
звезды яркие как очи,
Как взор грузинки молодой!..
Чем тени сумрачней ночные,
Тем
звезды ярче и ясней;
Блажен в беде не гнувший выи[1],
Блажен певец грядущих дней,
Кто среди тьмы денницы новой
Провидит радостный восход
И утешительное слово
Средь общих слез произнесет!
И тьму пусть терпит божья воля,
Явлений двойственность храня, —
Блаженны мы, что наша доля
Быть представителями дня!
Пути творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех сомнений мимо
Дорогой светлою идет!
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их
яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность в любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие
звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине.
Глядя в окно на небо, где ночь уже побеждала догорающий вечер, Суламифь остановила свои глаза на
яркой голубоватой
звезде, которая трепетала кротко и нежно.
…Все труднее становилось с этими как будто несложными, а на самом деле странно и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий сон и бред, а то, о чем говорили книги, горело все
ярче, красивей и отходило все дальше, дальше, как зимние
звезды.
И вот через час или два опять лежишь под дырявым полотном, сквозь которое видны
яркие мерцающие
звезды на темном небе, и прислушиваешься, как угомоняется постепенно сонный лагерь.
Вдали, над темной гривой Чернораменского леса, поднялась тяжелая туча и гасила
звезды. Огонь костра взыграл
ярче, веселее.
Несколько
звезд смотрело из далекого чистого неба, одна из них была
ярче всех и горела красноватым сиянием…
На самом краю слободы стояла небольшая юртенка. Из нее, как и из других юрт, поднимался высоко-высоко дым камелька, застилая белою, волнующеюся массою холодные
звезды и
яркий месяц. Огонь весело переливался, отсвечивая сквозь матовые льдины. На дворе было тихо.
Они как будто поднимались все выше.
Звезды становились все больше и
ярче. Потом из-за гребня возвышенности, на которую они поднялись, показался краешек давно закатившейся луны. Она как будто торопилась уйти, но Макар с попиком ее нагоняли. Наконец она вновь стала подыматься над горизонтом. Они пошли по ровному, сильно приподнятому месту.
Яркие добрые
звезды заглядывали с синего неба сквозь частые ветви и как будто говорили: «Вот, видите, бедный человек умер».
Она встала, простилась и медленно пошла вдоль берега косы; волны, подкатываясь ей под ноги, точно заигрывали с ней. В небе трепетно вспыхивали
звезды — его золотые цветы.
Яркая кофточка Мальвы, удаляясь от Василия и его сына, провожавших ее глазами, линяла в сумраке.
Из-за гряды песчаных бугров, слева от них, появилась луна, обливая море серебряным блеском. Большая, кроткая, она медленно плыла вверх по голубому своду неба,
яркий блеск
звезд бледнел и таял в ее ровном, мечтательном свете.
Музыканты, дворовые люди предводителя, стоя в буфете, очищенном на случай бала, уже заворотив рукава сюртуков, по данному знаку заиграли старинный польский «Александр, Елисавета», и при
ярком и мягком освещении восковых свеч по большой паркетной зале начинали плавно проходить: екатерининский генерал-губернатор, со
звездой, под руку с худощавой предводительшей, предводитель под руку с губернаторшей и т. д. — губернские власти в различных сочетаниях и перемещениях, когда Завальшевский, в синем фраке с огромным воротником и буфами на плечах, в чулках и башмаках, распространяя вокруг себя запах жасминных духов, которыми были обильно спрыснуты его усы, лацкана и платок, вместе с красавцем-гусаром в голубых обтянутых рейтузах и шитом золотом красном ментике, на котором висели владимирский крест и медаль двенадцатого года, вошли в залу.
По небу, описывая медленную дугу, скатывается
яркая и тяжелая
звезда. Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз. Все становится сказочным — темный мост и дремлющие голубые корабли. Незнакомка застывает у перил моста, еще храня свой бледный падучий блеск. Снег, вечно юный, одевает ее плечи, опушает стан. Она, как статуя, ждет. Такой же Голубой, как она, восходит на мост из темной аллеи. Также в снегу. Также прекрасен. Он колеблется, как тихое, синее пламя.
Так и осталось: летит казак под несуществующе-ярким (сновиденным!) небом, где одновременно (никогда не бывает!) и
звезды, и луна, летит казак, осыпанный
звездами и облитый луною — точно чтобы его лучше видели! — а на голове шапка, а в шапке неизвестная вещь, донос, — донос на Гетмана-злодея Царю-Петру от Кочубея.
Огни по линии только что зажжены; на синеющем фоне, в свежем, прозрачном воздухе огни
ярки и бледны, как
звезды; красны и лучисты они только под навесом, где уже темно.
Когда Меркулов вышел за шлагбаум, на шоссе уже стало темнеть, и
звезды, сперва большие и светлые, как серебряные пятачки, сделались острые и
яркие и точно смотрели на землю.
Вечер крещенского сочельника ясный был и морозный. За околицей Осиповки молодые бабы и девки сбирали в кринки чистый «крещенский снежок» холсты белить да от сорока недугов лечить. Поглядывая на ярко блиставшие
звезды, молодицы заключали, что новый год белых
ярок породит, а девушки меж себя толковали: «
Звезды к гороху горят да к ягодам; вдоволь уродится, то-то загуляем в лесах да в горохах!»
Спряталось за небесный закрóй солнышко, алой тканью раскинулась заря вечерняя, заблистал синий свод
яркими, безмолвно сверкающими
звездами, а веселые песни льются да льются по полям, по лугам, по темным перелескам… По людям пошел веселый Яр разгуливать!..
Гроза давно миновала… Последние раскаты грома замолкли. Темная кавказская ночь заволокла горы…
Яркая, горящая и светлая, как солнце,
звезда Ориона засветилась высоко на восточном небе…
Здесь на просторе полумесяц казался более и
звезды сияли
ярче.
— Духом не мятись, сердцем не крушись, — выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом слове. — Я, Бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа дам дарованье!.. Радуйся, веселись, верна-праведная!..
Звезда светлая горит, и восходит месяц ясный, будет, будет день прекрасный, нескончаемый вовек!.. Бог тебя просвятит,
ярче солнца осветит… Оставайся, Бог с тобою, покров Божий над тобою!
Было уж поздно, наступала полночь,
яркими мерцающими
звездами было усеяно темно-синее небо. Простившись с Груней, Патап Максимыч из душных горниц пошел на улицу подышать свежим воздухом. Видит — возле дома Ивана Григорьевича сидит человек на завалинке. Высоко он держит голову и глядит на небесные светочи. Поближе подошел к нему Патап Максимыч и узнал Самоквасова.
Наташа с жадностью глотает воздух… Ее лицо заалелось… Ноздри трепещут. Улыбаются
яркие пунцовые губы… Влажно сверкают, как маленькие
звезды, глаза…